http://www.myjane.ru/articles/text/?id=8226Красавица и чудовище…А я вот что придумал: взял зеркальце и поставил его так, чтобы она отражалась. Она сидит на задней парте в среднем ряду, а я – на первой в правом. Если часто оборачиваться, учителя делают замечание. Вот я и решил никого не нервировать, а тихонько ею любоваться. Она заметила мой маневр и стала крутить пальцем у виска. Тоже мне удивила! Все давно говорят, что я не от мира сего. И что по уши влюблен в нее.
ЯМама говорит, у меня мозги набекрень от того, что неправильно родился. Чуть не задохнулся, и врачи здорово помаялись, прежде чем заставили меня сделать первый вдох, заорать и из синюшного стать розовым. Потом мама долго лежала со мной в детской больнице, а когда выписалась, мучения продолжились. Я не спал ночами, плохо ел и все время орал как резаный. Папа выдержал всего пару недель и переехал к бабушке. Сказал, ему надо готовиться к диплому, поэтому нужны тишина и покой – «а с этим придурошным разве посидишь над книгами?». Вернулся он только за гитарой и пудовыми гирями.
Мама раньше плакала, когда рассказывала о нем, а теперь только улыбается: «Что взять со студента?». Хотя папа давно уже не студент, он строитель. У папы новая жена и две дочки, мои сестренки. Им повезло, они красивые и нормальные. Наверное, их все любят, дарят подарки и хвалят.
А меня хвалит только учительница по математике Нина Федоровна. Она старенькая и седая, ребята зовут ее бабой Ниной. Баба Нина называет меня Лобачевским, отправляет на олимпиады по математике и не берет с мамы денег за дополнительные занятия со мной. Говорит, я талантлив. Но никакого таланта нет, я уверен. Просто цифры говорят и играют со мной. Они разного цвета: двойка сиреневая, единица почти прозрачная, ноль – серый… Когда я вижу уравнение или читаю условия задачи, цифры в моей голое начинают жить самостоятельной жизнью. Они сбегаются в столбик, рассортировываются в кучки и в итоге ждут стройной группкой. Значит, остается только записать их перемещения и поставить знак «равно». Может, это и есть талант.
Хотя я бы с радостью отдал его за возможность быть как все, быть нормальным. Чтобы уметь шутить и смешить ее, видеть, как она морщит нос, хохоча. Чтобы она смотрела на меня с восхищением, а я был бы ловким и сильным. Но она смеется, только когда я страдаю на физкультуре. Когда учитель заставляет сделать кувырок через голову, я обязательно застреваю на полпути – слишком длинные руки и ноги, не умею их сгруппировывать, вот и разваливаюсь по сторонам. А они гогочут. Я не умею взбираться по канату вверх, потому что забываю переставлять руки и подтягивать ноги. Когда мы прыгали через козла, я забыл оттолкнуться и оседлал снаряд. И они опять смеялись…
Нет уж, пусть у меня остается хотя бы талант к математике – быть круглым дураком было бы совсем обидно. И еще, когда я побеждаю на олимпиаде, в наш класс приходит завуч, объявляет мне благодарность и говорит, какой я способный. Баба Нина стоит рядом, улыбается и гладит меня по плечу. А я всегда смотрю только на заднюю парту среднего ряда. Она понимает, что это все – для нее? Если бы можно было называть свои победы именем кого-то любимого, как открытые острова или звезды, все выигранные олимпиады я бы именовал в честь Насти. Самой красивой девочки в классе и на Земле. Даже во Вселенной. Хотя с кем ей соревноваться во Вселенной, разве что с инопланетянами, которых, наверное, видел только Джордж Лукас, раз уж снял «Звездные войны»…
Мама… Коленька – мое счастье и горе. Счастье, потому что это самый добрый мальчик на свете. А горе - оттого, что он совершенно не приспособлен к жизни. И никогда не сможет приспособиться. Он наивный, бесхитростный. Когда был малышом, мне каждую неделю приходилось покупать ему новые игрушки. Коленька приглашал домой ребятню, маленькие оккупанты наперебой расхваливали кто машинку, кто солдатиков, а мой дуралей замирал от радости и раздаривал свои богатства. Я ругала его, отвешивала подзатыльники и ставила в угол. А он даже не плакал. Просто смотрел голубыми глазенками с застывшей слезой и спрашивал: «Мамочка, ну разве можно злиться на человека, если ему нравится машинка, а родители ему такую не купят? Мам, они же радовались, я видел!».
Мы воспитывали его сами – я и бабушка с дедушкой. Попробовали отдать в детский сад, привели нашего трехлеточку, переодели в шортики с сандаликами и снабдили плюшевым зайцем – чтобы детвору приманить игрушкой. А наш принц стал у окна, помахал деду ладошкой на прощание и… простоял так весь день, прижимая ушастого друга худенькими ручонками. Дедушка пришел вечером, а он зайца оторвать от себя не может, ничего не говорит, только рыдает в три ручья. Так и вели домой, с плюшевым защитником под курточкой…
Как он будет жить, если меня не станет? У какого зайца станет искать утешения? Тут новая беда – влюбился. Школьные фотографии, где запечатлен весь класс, повесил на стену в своей комнате, а Настино лицо обвел красным фломастером в сердечко. И я молюсь, чтобы девочка не сделала ему больно. Дружить с ним она, конечно, не станет, но пусть хотя бы не обижает и не смеется над ним. Он – единственное, что у меня есть…